Колючая звезда [= Сестры Бьюмонт ] - Лиз Филдинг

– Некоторые легенды слишком прекрасны, чтобы быть правдой.

– Знаешь, Габриел, эти люди могли бы обогатиться, рассказав о том, что и как было на самом деле. Так почему же они этого не сделали?

– А ты бы могла так поступить?

– Нет, – ответила она после значительной паузы. – Это причинило бы страшную боль папе, который и без того слишком многое претерпел. Он достаточно настрадался еще при ее жизни.

– Похоже, заговор молчания составился скорее для того, чтобы защитить его, а не твою мать, – предположил Габриел. – В конце концов, что иное могло бы заставить людей хранить печать молчания? Разве нет?

Клаудия покачала головой. Кроме всего прочего, она не могла себе представить, что весь этот кошмар доверен бумаге и выставлен на всеобщее обозрение.

– Раньше я никогда не думала об этом, но, оказывается, люди могут быть просто добрыми.

– Что это было, Клаудия? Пьянство? Наркотики?

– Нет, она никогда не пила много, слишком заботилась о своей внешности и фигуре, чтобы позволять себе такие вещи, и всегда презирала людей, употребляющих наркотики. Вот секс – простой, старый как мир секс – это было ее. В последнее время у нее была связь с известным политиком, к тому же женатым. В ту злосчастную ночь за рулем находился он. Она ужасно пострадала, все ее лицо покрывали шрамы.

Клаудия бессознательным жестом защиты прикоснулась к своей щеке.

– Не показывай на себе, – сказал Габриел, быстро отведя ее руку и поцеловав в побледневшую щеку.

– Знаю, Габриел. Но сегодня, глядя в зеркало, я спросила себя, как бы повела себя я в подобной ситуации. Неужели тогда я действительно стала бы такой, как она?

– И ты нашла ответ на свой вопрос?

– Если вы совершенны, вам, полагаю, никогда уже не смириться даже с ролью второй красавицы, а тут речь шла о полном уродстве. – Она отвернулась, положив голову ему на грудь. – Но я, в конце концов, не совершенна и никогда на это не претендовала.

– Это правда. – Затем, защищаясь от удара кулачком, он, смеясь, добавил: – Я всего лишь согласился с тобой, дорогая.

– Совсем не обязательно соглашаться со мной, когда я говорю о себе гадости.

– Я это запомню навеки. А что случилось с тем человеком? С политиком? Ты знаешь, кто он?

Она покачала головой.

– Знаю только, что он ушел с места аварии без единой царапины, а потом употребил все свое влияние, видимо огромное, чтобы инцидент не выплыл наружу.

– И твой отец позволил ему остаться безнаказанным?

– Папа оставил правду при себе, чтобы защитить жену, а не ее любовника. По официальной версии она заснула за рулем, при небольшой аварии отделалась царапинами, после чего решила всю свою жизнь посвятить семье, поняв, как близка та грань, за которой можно потерять все. – Габриел скептически хмыкнул. – Никто ни в чем даже не усомнился. Почему? Да потому, что это вполне соответствовало ее имиджу.

– Да уж, подобный имидж стоило сохранить.

– Одно время, уже после того, как мне исполнилось десять, я следила за выражением лица своего папочки, когда он слушал новости, надеясь заметить хоть какую-то реакцию, говорящую о наличии у него мужской гордости.

– Ты хочешь сказать, что знала обо всем еще с пеленок? – ужаснувшись, спросил Габриел.

– Мать мне рассказала. Ведь я должна была стать новой Элен Френч, ты же понимаешь. Занять ее место, оставить ее имя живым. И она не хотела, чтобы я совершила те же самые ошибки, что и она. – Габриел чертыхнулся. – Но она никогда не говорила мне, кто был ее любовник. Всегда защищала его.

– Жаль, что она не относилась столь же трепетно и нежно к своей дочери.

– Я всегда думала, что, стоит мне выйти за дверь, она тотчас забывает обо мне. Но, может, я ошибалась.

– Какого черта делал ваш папочка до того момента, как все это случилось?

– Он страдал больше всех, но об этом я узнала лишь недавно. Дело в том, что он полюбил Джульет Кэри, будущую мать Мелани. Собирался оставить жену и начать новую жизнь с ней. Но после несчастного случая с мамой Джульет просто исчезла, сгинула, поняв, что при таких обстоятельствах они не смогут быть вместе. Папа даже не знал, что у него родилась дочка, не знал до начала этого года ни о существовании Мел, ни о гибели ее матери.

– И это все во имя сохранения мифа о совершенном браке?

– Люди верят в то, во что хотят верить. А они предпочитают верить в прекрасные сказки. Думаю, защищать легенду о совершенной звезде ему было нелегко, ведь живая Элен Френч превратила его жизнь в сущий ад. Да и я причинила ему немало страданий.

– Но тебя-то он не защищал, не думал о твоем изуродованном детстве, а потому тебя не должна терзать совесть.

– Хуже всего, что я не сумела оградить от всего этого Физз. Но мы никогда не говорили папе о том, что все знаем. – Она вдруг усмехнулась. – Мы с Физз воображали себе мрачные мелодраматические сцены, в которых истерзанная душа бывшего любовника нашей матери склоняла его к публичному покаянию, а перед этим он бросался ей в ноги, вымаливая прощение.

– Мужчины, подобные ему, не имеют души, Клаудия.

– Нет конечно. Но легко представить себе его жизнь, ведь он день за днем должен был озираться в страхе, что наш отец вот-вот выведет его на чистую воду. Можно сказать, что эта авария разбила и его жизнь.

– Пожалуй, это своего рода отмщение.

– Да, но сам-то папа никогда не помышлял о мести. У него и своих забот хватало.

Клаудия надолго замолчала, задумавшись о той жизни, на которую обрек себя ее отец. Жить с такой развалиной, которая осталась от блистательной Элен Френч, никому не показалось бы легким делом.

Затем она заговорила вновь:

– Тут еще и с деньгами стало трудно. Он продал наш лондонский дом и все драгоценные побрякушки матери, чтобы оплатить дорогих частных сиделок. У нас теперь от тех цацек остались только копии.

– Фальшивые бриллиантовые серьги?

– Фальшивое все.

Ее отец был добрее матери, вообще был гораздо лучшим человеком, чем ее мать заслуживала, думала Клаудия, лежа в объятиях Габриела. Только теперь начинала она догадываться, что отец понимал гораздо больше, чем ей казалось раньше. Да разве дело в одном только понимании? Он жил рядом с обезумевшей бывшей звездой, жил, сцепив зубы, сам на грани безумия, но не оставил ее до конца. Поэтому, вспоминая, как она сама терзала его, Клаудия в тишине этой маленькой спальни впервые вдруг осознала, что отец ее был не только добрее матери, но и добрее ее самой.

Габриел пошевелился, потом приподнял голову, чтобы посмотреть на нее. Увидев, что она не заснула, как он сначала решил, он сказал:

– Ночью все выглядит гораздо трагичнее. Завтра взойдет солнце, и жизнь не будет казаться столь мрачной. Но раз уж сон ускользает от нас, не развлечь ли нам себя чем-нибудь иным?